Новости

Царствование Карла Великого 2

Карл Великий, не будучи сам достаточно образованным человеком, тем не менее старался способствовать распространению знания. Он восстанавливал и реформировал уже существовавшие школы и пригласил к себе диакона Алкуина Йоркского, с которым он встретился в Италии и который передал франкам знания, издревле хранимые в британских монастырях. Из Испании Карл Великий вызвал Теодулфа, которого сделал епископом Орлеанским и который отдал распоряжение открыть при каждой церкви его епархии школы, доступные как для богатых, так и для бедных.

Вскоре примеру Теодулфа последовали и другие епископы, и это, наряду с притоком в империю Карла Великого множества ученых людей, способствовало просвещению народа.

Сияние славы империи Карла Великого продолжалось недолго после смерти великого императора. Его сын Людовик Благочестивый был добросовестным правителем, но он не очень хорошо разбирался в людях. Он продолжил реформирование монастырей с помощью Бенедикта Анианского. Он также распорядился, чтобы две трети денег, получаемых от десятин, раздавались нищим. Кроме того, он стремился сделать церковь более автономной и с этой целью возродил древний обычай избрания епископов народом и духовенством. Но многие, в том числе некоторые епископы, пользовались его слабохарактерностью, и последние годы его правления были отмечены гражданскими войнами, в ходе которых сыновья Людовика и их сторонники сражались друг с другом и с самим императором. Когда он умер, владения империи были поделены между тремя его сыновьями. При его внуке Карле Толстом, который был императором с 881 по 887 год, большая часть империи воссоединилась, но снова распалась после смерти Карла. Внутренние неурядицы и междоусобные войны сопровождались набегами и вторжениями норманнов и других народов.

Огромное влияние на экономическую и политическую жизнь Западной Европы оказывали также арабские завоевания. До этих завоеваний широкомасштабная торговля велась по всему Средиземноморью даже со странами Востока. Теперь же арабы преградили путь на Восток и были хозяевами южного и восточного побережья Средиземного моря. Морские перевозки осуществлялись лишь по Адриатическому морю и между северными портами, расположенными в Европе, но в целом широкие торговые связи были нарушены, и отдельным областям приходилось больше полагаться на собственные возможности. Наступило время, когда обращение денег почти прекратилось, а золотые монеты стали редкостью.

В таких условиях основным источником благосостояния стала земля. Короли и другие феодальные сеньоры за услуги часто расплачивались землями. Так родился феодализм. Это была иерархическая система, основанная на владении землей, в которой каждый феодальный сеньор, принимая присягу от тех, кто получал от него землю, сам давал присягу стоявшему выше по иерархии сеньору, который предоставлял землю ему самому. Поначалу земельные владения передавались просто пожизненно. Но затем они стали наследственными. Поскольку вассалы часто владели землями, полученными от разных сеньоров, от вассальной зависимости можно было легко уклониться, сославшись на то, что она входит в противоречие с обязательствами перед другим сеньором. Результатом всего этого стала политическая и экономическая раздробленность Западной Европы и резкое ослабление центральной власти, в том числе и королевской.

Этот процесс затронул и церковь. Многие епископства и аббатства владели большими землями, и епископы, аббаты и аббатисы становились магнатами, расположения которых добивались практически все. Тем самым вопрос о том, кто может назначать их на эти должности, приобрел огромное политическое значение.

Отрывок из книги Хусто Гонсалеса «История христианства. Том 1»

Подписывайтесь на наш телеграмм канал: https://t.me/church_voskreseniye

Почему, если Бог есть, мы Его не видим, как себя?

Знакомый вопрос, не правда ли? Сколько помню свой детский и подростковый период искания Бога, столько задавался данным вопросом. Помню даже, как иногда искренне сетовал в молитве: «Господь, в Тебя многие не верят, потому что не видят. Неужели Ты этого не понимаешь?»

Для меня по-настоящему было непонятно, почему Бог не может просто быть видимым, доступным и понятным. Сколько бы разом вопросов было снято и проблем разрешено! Панацея, способная излечить раны неверия человечества, казалась мне настолько очевидной, что в какой-то момент стало казаться, что вот-вот и Бог ко мне, весьма молодому человеку, прислушается, и наступит вселенское довольствие, мир и процветание.

С возрастом усложняется не только жизнь, но и тот, кто смеет дерзать быть к ней причастным. С каждым сантиметром знаний и погружением в различные гуманитарные науки я был вынужден переосмысливать собственную концепцию «вселенского разрешения» и убирать из нее важные элементы, которые ранее были краеугольным камнем в основании моего раннего мировоззрения. По прошествии времени, сопряженного с моим взрослением, оказалось, что моя концепция вместе с юношеской беззаботностью отправилась в прекрасное далёко.

В конечном итоге выходит, что отсутствие Бога для нашего визуального восприятия является главным доказательством Его существования в целом. И вот почему.

Мы уверены, что именно визуальное восприятие является главным доказательством чего-либо. Но разве воздух, который мы вдыхаем, становится нереальным оттого, что его нельзя увидеть? Или совесть, которую нельзя измерить прибором, перестает влиять на наши поступки? Человек, привыкший доверять лишь глазам, похож на того, кто отрицает существование ветра, потому что не может поймать его в кулак.

Бог, оставаясь невидимым, оставляет нам пространство веры — ту самую «пустоту», которую, как писал Паскаль, «Бог вложил в сердце человека, чтобы её заполнил лишь Он Сам». Если бы Он явился во всем физическом величии, наша свобода выбора обратилась бы в прах. Разве можно не пасть ниц перед Тем, Чья слава ослепляет? Но тогда вера стала бы не добровольным порывом сердца, а вынужденной реакцией на очевидность. Христос сказал Фоме: «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны не видевшие и уверовавшие» (Ин. 20:29). В этом — суть: Бог ищет не рабов страха, а детей любви, готовых принять Его не через принуждение, а через доверие.

Философы веками спорили о том, как доказать существование Творца. Кант говорил о «нравственном законе внутри нас» как о пути к Богу. Лейбниц видел Его в гармонии мироздания. Но Библия отвечает иначе: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1). Невидимость Бога — не слабость, а милость. Она заставляет нас искать Его не глазами, а сердцем; как писал Августин: «Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе».

Да, Бог «скрыт», но Его следы очевидны. Апостол Павел писал, что «невидимое Его… через рассматривание творений видимо» (Рим. 1:20). Звездное небо, законы физики, голос совести — всё это буквы в послании, которое можно прочесть лишь духовными очами. Как сказал Клайв Льюис: «Бог шепчет нам в наших удовольствиях, говорит в нашей совести, но кричит в наших страданиях».

Если бы Бог был видим, вера превратилась бы в знание, а любовь — в механический акт. Его «сокрытость» — это дар, который учит нас доверять не глазам, а душе. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5:8) — но узрят не в физическом смысле, а в том измерении, где вера становится зрением.
Так что отсутствие Бога в поле нашего зрения — не доказательство Его небытия, а приглашение к диалогу, где ответы приходят не через сетчатку глаза, а через преображение сердца. В конце концов, как писал Достоевский: «Если Бога нет, то всё дозволено». Но если совесть, красота и любовь существуют — значит, существует и Тот, Кто вложил их в нашу природу.

Бодров Семен

Подписывайтесь на наш телеграмм канал: https://t.me/church_voskreseniye